— Да я не тронула почти! Я тебя привезла, из последних сил держалась, и это мне благодарность?! И эти еще косятся, все ждут, что я мозгами двинусь, как малолетка, бросаться на тебя стану! Я что, сумасшедшая, себе карьеру портить? Я в Страну Людей хочу. А может, и еще куда подальше.
— Куда подальше?
— Тебе сказать забыли! Я жизнь тебе спасла, считай дважды, а мне за это одни упреки! Ах, подумаешь, потрогали ее не там! Не съели, и радуйся!
Она с размаху бросается на изогнутый ствол молодого кедра, умудрившегося прорасти прямо тут, на вершине скалы. И, раскачиваясь на нем так, что того гляди сломает, начинает остервенело откручивать от веток шишки.
— Рин, — «радуюсь» я, конечно так, что аж слезы наворачиваются, — дерево–то за что?
— Ор–рехов хочу!
— Орехи–то тебе зачем?
— Белок кормить, зачем еще. Не самой же… Тебя вот могу угостить. Ты же ешь кедровые?
— Да ты–то что психуешь, ну подумаешь. Это мне психовать впору. Это мне, лишь только человеком себя почувствую, вы быстренько напоминаете, что я для вас лишь тело для утех и кровь для пропитания. Тебе–то что за печаль? Ты всю жизнь так живешь.
— Буду, — хмуро уточняет она. — Пока не жила.
Шишка, сорванная «для белок» летит вниз, сама она оставляет истерзанное дерево и перелетает на скалу по ту сторону «моста». Садится там обхватив коленки, вся какая–то поникшая, жалкая. Волосы эти ее глупые топорщатся, словно иглы окрестных елок.
— Я раньше никогда… так… не чувствовала, понимаешь. На охоту меня еще не брали, в Страну Людей тем более. Не встречала я еще… Читала только. Рассказы слушала. Все думала, со мной так не будет, что не настолько, что… — она как–то совсем уж судорожно всхлипывает.
— Ну а животные ваши… рабы… Ну не в пакетах же тебе кровь все эти годы носили! А они ведь тоже люди, я знаю, я видела…
— Они… были люди, Лар. Ты прости, я понимаю, тебе неприятно, но они… не люди уже. Давно. Много поколений. И это… специально все было сделано, чтоб можно было пить, не чувствуя… не ощущая… чтоб жаждать только их крови, и ничего больше…
— То есть вы хотя бы их…
— Да! Разумеется! Мы их пьем, Лара. Просто пьем. Их для того и низвели до состояния овощей, чтоб хоть на их тела желание не пробуждалось!
— Для того? Скорее уж побочный эффект, ради этого–то зачем было заморачиваться? Вы ж и так готовы с каждым…
— Мы совсем, по–твоему, уроды? — вновь взвивается на крик Рин. И мгновенно потухает. — Ну да, уроды, конечно. Мутанты… Но думаешь, мы хотим?… Думаешь?.. — она вновь прерывисто вздыхает. — Ты не думай, у меня были любовники. Много, разные. И я знаю, что такое возбуждение, и умею… Но то, что я чувствую к тебе — это не то. Это совсем не то… Это как жажда, только еще сильнее, потому что и жажда тоже, и не важно, сыт ты или голоден. Это… все нутро переворачивает, мозг вообще отключает, ты на глазах звереешь. Вот только звери… ни один зверь свою добычу отыметь не хочет. Убить хочет, наесться хочет, ну и все. А мы… мы же прокляты, Лар, мы хуже последнего зверя… И ты не думай, что это как любовь, что это я именно тебя… Я в Стране Людей буду хотеть любого. Любого, понимаешь? Не просто любого, каждого. Ненавидеть, но хотеть, презирать, но хотеть. Любить, но все равно хотеть до смерти!
Она плачет. Вздрагивают острые плечи, она вытирает слезы коленками, словно не в силах расцепить стиснутые руки.
— К тебе… хоть подойти–то можно?
— Сиди. Сорвешься еще.
— А ты? Не сорвешься?
— Я сильная. Ты не думай, это я так. Сейчас успокоюсь, — она очередной раз попыталась вытереть слезы. Но, кажется, они все равно текли.
Проклиная себя за глупость, медленно встала и осторожно двинулась к ней по скользкому каменному мосту. Нет, он не то, чтобы был совсем уж узким, просто… неширок. И пропасть под ним… Но вниз я смотреть не буду…
Добралась. Села сзади, обняла ее, прижала спиной к себе. Она слегка напряглась, а потом вроде расслабилась, даже коленки свои отпустила.
— Ну зачем тебе в Страну Людей? Можно спокойно жить и здесь. Пить себе ваших рабов, ничего лишнего не хотеть и ни о чем не плакать…
— А я хотела… — вздыхает она. — Ты только не смейся. Я ведь все знала, что так бывает, что это со всеми, только… вот смотрела я на рабов и думала: те же люди. Ну, одеть, причесать, в школу отправить, научить хоть скамейки сколачивать… и что, я их захочу? Резко, до потери контроля? Не верила. Глупая была. Думала, я особенная, со мной так не будет. Ну или будет — ну как обычное желание, когда ты друзей хочешь, или любимых. Можно поддаться, можно перетерпеть. Но не так! Не так…
— Ну перестань, все, тихо, — укачиваю ее, как младенца. — Я встречала вампиров в Стране Людей. Не только Анхена. Разных. И видела, как они себя там ведут. Они холодные. Сдержанные. Ни на кого не бросаются. Да, они людей и хотят, и берут. Но не всех подряд. Они выбирают. И тех, кого выбирают, вовсе не обязательно убивают. Очень многие просто любят. Заботятся. Вот Дэла например. Или Анхен. Он своих девочек никогда…
— А кого они убивают взамен?
— Что? — услышать из ее уст свои собственные слова и практически собственные интонации было неожиданно. Очень.
— Да, конечно, ты не знаешь, тебе не рассказывали, — она не понимает причину изумления. — А мне вот — во всей полноте. Могу просветить. Конечно, они сдержанные. И выбирают. И холодность изображать пытаются. Так этому учат годами. А хотят они все равно всех. Абсолютно всех. Даже тех, кого не выбирают. Кого презирают и отталкивают. Отсюда и холодность, и высокомерие. Они ненавидят собственную слабость. Неистребимую жажду не только крови, но и плоти своих жертв. И рано или поздно они срываются. Все — срываются. И выходят на улицу, и хватают первого встречного, и убивают в остервенении — не ради еды, не ради секса — ненавидя себя за эту жажду и людей — за то, что эту жажду вызывают.
— Одного–двух в год, — киваю я. — Да, светлейший авэнэ рассказывал.
— Что? — теперь безмерно удивляется она.
— И показывал. Горло он перерезает, не вынимая… — скатываться совсем уж на пошлости не хотелось, договаривать не стала. Снова все это вспомнилось, и стало так… гадко, горько. Вот сижу я тут, вампирку молодую утешаю. Что она со всем справится и станет хорошей. А она не станет, это она еще пока, по молодости, а потом… Да обе мы знаем. Будет соблазнять, убивать и не морщиться. Что ей люди? Чужой народ. Я же вон с Анхеном живу. Люблю его даже. А Елена была человеком. Как я… Я и про Лоу не могу плохо думать. Он мне жизнь спас, рассудок, поддержал, выходил. А Лиза была для меня всем. А он убил и не заметил…
— Ну вот, еще и тебя огорчила, — Рин решительно вытерла последние слезы и встала, решительно же протягивая мне руку, — идем, покажу тебе путь на храм.
